Перейти к содержимому


Фотография

Current book's


  • Авторизуйтесь для ответа в теме
Сообщений в теме: 15

#1 Just In

Just In

    ~

  • Валидация
  • 1 539 сообщений
  • 895 благодарностей
  • Настроение: *

Отправлено 26.07.2013 - 14:59

Current book's  — выдержки, цитаты, из книг которые читаем.

 
 
 
 
 
***
 
 
 
Вы рационализируете, Китон. Вы защищаетесь. Отвергаете неудобные истины, а если не можете отвергнуть с ходу — низводите. Вам вечно недостает доказательств. Вы слышите о Холокосте; вы прогоняете мысль из головы. Вы видите свидетельства геноцида; вы настаиваете, что не так все плохо. Температура растет, тают ледники — вымирают виды, — а вы вините солнечные пятна и вулканы. Все вы такие, но ты — хуже всего. Ты и твоя «китайская комната». Ты превращаешь непонимание в науку, ты отвергаешь истину, даже не зная, что это такое.
 
— Нельзя позволить правде просачиваться по капле. Нельзя дать вам шанса укрепить дамбы и выставить рационализации. Преграды должны рухнуть. Вас должно захлестнуть. Снести. Невозможно отрицать геноцид, сидя по горло в океане расчлененных тел.
 
 
 
***
 
 
— Ты имеешь в виду, что мы разговаривали с… что оно даже не разумное?
 
— О, вполне может быть, что и разумное. Вот только мы с ним не общались, в привычном значении этого слова.
 
— Тогда что оно такое? Голосовая почта?
 
— Вообще-то, — медленно проговорил Шпиндель, — это, кажется, называют «китайской комнатой»…
 
«Давно пора было», — подумал я.
 
 
— Да, но как можно перевести то, чего не понимаешь? Обычный вопрос дилетанта. Люди просто не в силах принять, что форма несет собственный смысл, совершенно отличный от налипшего на ее поверхность семантического содержания. Если правильно манипулировать топологией, то содержание… сформируется само собой.
 
— Суть в том, что наш подопытный представления не имеет о значении закорючек или той информации, которую они могут нести. Он знает только, что, получив закорючку «дельта», допустим, он должен извлечь пятую и шестую закорючки из папки «тета» и сложить её еще с одной закорючкой «гамма». Он выстраивает цепочку символов, переносит на лист, отправляет лист обратно в щель и ложится спать до следующей итерации. Повторяет, пока вода не начнет удерживаться в решете.
 
— Именно. Суть в том, что можно общаться, используя только простейшие алгоритмы сопоставительного анализа и не имея ни малейшего представления о том, что говоришь. Если пользуешься достаточно подробным набором правил, то можешь пройти тест Тьюринга. Можешь прослыть острословом и балагуром, даже не зная языка, на котором общаешься.
 
 
 
 
***
 
 
 
Представь, что ты сталкиваешься с сигналом. Он организован, насыщен информацией. Удовлетворяет всем критериям осмысленной передачи. Опыт и эволюция предлагают для обхождения с таким сообщением множество открытых путей, точек ветвления на блок-схеме. Иногда подобные передачи ведут соплеменники, чтобы поделиться полезной информацией, — их жизни ты будешь защищать согласно правилам родственного отбора. Иногда сигнал исходит от конкурентов, или хищников, или других противников, которых надо уничтожить или сбить со следа; в этом случае информация может оказаться тактически полезной. Некоторые передачи могут даже исходить от существ хотя и не родственных, но способных стать союзниками или симбионтами во взаимовыгодных действиях. На каждый из этих случаев и на множество других можно выработать подходящий ответ.
 
Ты расшифровываешь сигнал и приходишь в замешательство:
 
 
 
Эти термины не имеют осмысленного перевода. Они неразумно рефлексивны. Они не содержат полезной информации — и все же организованы логически. Случайно они также возникнуть не могли.
 
Единственное объяснение состоит в том, что некто зашифровал бессмыслицу под видом полезного сообщения; обман становится очевиден, только когда потрачены время и силы. Сигнал не имеет иной цели, кроме как пожирать ресурсы получателя с нулевым результатом, уменьшая приспособляемость. Это — вирус.
 
Ни сородичи, ни симбионты, ни союзники не создают вирусов.
 
Этот сигнал — нападение.
 
И исходит он вот отсюда.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
— Все равно зрение — по большей части ложь, — продолжил биолог. — Мы на самом деле не видим ничего, кроме как в апертуре шириной пару градусов с максимальным разрешением. Все остальное — периферическое зрение, клякса, просто… движение и свет. Движение фокусирует взгляд. Твои глазные яблоки постоянно подергиваются, ты знаешь, Китон? Саккады, так это называется. Картинка смазывается, движение слишком быстрое, мозг не успевает интегрировать данные, поэтому глаз просто… выключается в паузах. Он улавливает только изолированные стоп-кадры, но мозг вырезает пропуски и заполняет… иллюзией связности.
 
Он повернулся ко мне.
 
— И ты знаешь, что самое потрясающее? Если предмет движется только в этих промежутках, мозг его просто… игнорирует. Он невидим.
 
— Я хочу сказать, эти твари с другого конца коридора видят, как функционируют твои нейроны, разрабатывают на этой основе стратегию маскировки и посылают команды двигательной системе, действуя на ее основе, затем посылают другие команды, чтобы замереть прежде, чем твои глаза сработают вновь, — и все это за время, которое уходит, пока нервный импульс пробегает половину пути между плечом и локтем. Эти твари быстрые, Китон. Они гораздо резвее, чем мы можем предположить, даже судя по их ускоренному тюремному телеграфу. Они, блин, сверхпроводники какие-то.
 
 
 
 
***
 
Самоодержимое на грани психоза «Я» растрачивает энергию и вычислительные мощности. Болтуны в нем не нуждаются, болтуны поскаредней будут. С их примитивной биохимией, с их небольшим мозгом — лишенные инструментов, кораЗайка, прости за грубость!, даже части собственного метаболизма — они все равно делают нас, как паралитиков. Они прячут речь на видном месте, даже когда вы знаете, о чем они говорят. Они используют против вас ваши же когнитивные процессы. Они путешествуют между звездами. Вот на что способен интеллект, необремененный разумом. (xD)
 
 

Сообщение отредактировал Just In: 26.07.2013 - 15:01
=)


Поблагодарили 4 Пользователи:
imago , Zwilta , PantheR , sugarfree

#2 PantheR

PantheR

    Maleficarum

  • Root admin
  • 1 285 сообщений
  • 285 благодарностей
  • Настроение: *

Отправлено 26.07.2013 - 15:22

А можно названия книг узнать? :) Интересно.



#3 Just In

Just In

    ~

  • Валидация
  • 1 539 сообщений
  • 895 благодарностей
  • Настроение: *

Отправлено 26.07.2013 - 15:40

отрывки выше из книги: Питер Уоттс — «Ложная слепота»  :rolleyes:


Сообщение отредактировал Just In: 26.07.2013 - 15:41


#4 Just In

Just In

    ~

  • Валидация
  • 1 539 сообщений
  • 895 благодарностей
  • Настроение: *

Отправлено 28.07.2013 - 22:06

С  другой  стороны,  мое  образование  вряд  ли  можно  было  назвать
фундаментальным. Дон Бальтазар мало  интересовался  (по  его  собственному
выражению) "механической стороной нашего мира". Двадцати двух лет от  роду
я  впервые  осознал,   что   компьютеры,   домашние   роботы   и   система
жизнеобеспечения   на   астероиде   "Дяди   Ковы"   являются   отнюдь   не
доброжелательными   воплощениями   какой-то   духовной    субстанции,    а
просто-напросто _м_а_ш_и_н_а_м_и_. Я верил в фей,  эльфов,  нумерологию  и
астрологию. Я верил, что в ночь на Ивана Купала в  глубине  древних  лесов
Северо-Американского Заповедника совершаются всякие чудеса. Подобно  Китсу
и Лэму [Чарлз Лэм (1775-1834) - английский поэт, эссеист и критик, один из
теоретиков  романтизма]  в  студии  Хейдона   [Бенджамин   Роберт   Хейдон
(1786-1846) - английский художник, искусствовед и мемуарист; знакомство  с
ним Китса в октябре 1816  г.  быстро  переросло  в  дружбу],  мы  с  доном
Бальтазаром не раз поднимали тосты "за погибель математики" и  скорбели  о
том, что  сэр  Исаак  Ньютон  разрушил  поэзию  радуги  своей  непотребной
призмой. Воспитанное с детства недоверие ко всему отдающему уравнениями  и
лабораторией переросло со временем в настоящую ненависть и сослужило мне в
дальнейшем   хорошую   службу.   Я    усвоил,    что    даже    в    нашем
пост-технократическом мире не так уж трудно оставаться язычником,  который
понятия не имеет, что Земля вращается вокруг Солнца.
 
 
     Мои ранние стихи были отвратительны. Как и большинство плохих поэтов,
я этого не сознавал, надменно полагая, что  сам  творческий  акт  заведомо
наделяет определенными достоинствами тех недостойных ублюдков,  которых  я
тогда плодил. Матушка закрывала на это глаза, хоть я и  загадил  весь  дом
вонючими  кучками  рифмованного  дерьма.  Своему   единственному   дитяте,
беспечно резвящемуся, словно дикая лама, она прощала любые  сумасбродства.
Дон Бальтазар никогда не  комментировал  мои  творения.  Главным  образом,
видимо, потому, что я их никогда ему не показывал. Дон Бальтазар  полагал,
что достопочтенный Дейтон - жулик,  что  Салмаду  Брюи  и  Роберту  Фросту
следовало бы повеситься на собственных  кишках,  что  Вордсворт  -  просто
идиот,  а  все  менее   совершенное,   чем   сонеты   Шекспира,   является
надругательством над языком. А потому я не считал нужным  беспокоить  дона
Бальтазара и совать ему свои стихи, которые,  как  я  прекрасно  знал,  ну
просто изобилуют свидетельствами моей гениальности.
     Кое-что из этого сахара я напечатал в дискет-журналах, пошедших  тогда
в моду в Европейском Мегаполисе. Дилетанты,  издававшие  эти  недоделанные
журнальчики, были столь же снисходительны к моей матери, как и она ко мне.
Время от времени я теребил Амальфи или еще кого-нибудь из своих приятелей:
просил их загрузить мои стихи в инфосферу Кольца или  Марса,  чтобы  выйти
таким образом на аудиторию  разраставшихся  колоний  (сам  я,  по  причине
аристократической блажи, так и не получил доступа к мультилинии). Никто не
откликнулся. Я считал, что они там слишком заняты.
     Итак, не пройдя жестокого испытания печатным станком,  я  уже  верил,
что являюсь поэтом. Вера моя была так же наивна  и  невинна,  как  детская
вера в бессмертие... а крушение ее - столь же болезненно.
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
 
 
 На  Старой  Земле  мои   стихи   сочинялись   комлог-ментопроцессором
Саду-Декенара, а я при этом сидел развалясь в мягком шезлонге,  или  парил
на собственном ТМП над темными лагунами, или  задумчиво  прогуливался  меж
благоуханных беседок. Об отвратительных, разболтанных и напыщенных  плодах
тех мечтаний я уже говорил. Только на  Небесных  Вратах  я  открыл,  каким
мощным стимулятором умственной деятельности может  быть  физический  труд.
Подчеркиваю,   не    просто    _ф_и_з_и_ч_е_с_к_и_й_    труд,    а    труд
а_б_с_о_л_ю_т_н_о_ физический - от  которого  хрустят  позвонки,  лопаются
легкие, рвутся кишки и жилы, отваливаются  яйца...  Я  вдруг  понял:  если
работа тяжела и монотонна, ум не  просто  становится  _с_в_о_б_о_д_н_ы_м_,
способным воспарять в воображаемые миры, нет, он и в  _с_а_м_о_м  _д_е_л_е
устремляется в высшие сферы.
     Именно здесь, на Небесных Вратах, в этом  мире  под  красной  звездой
Вега-Прим, вычерпывая грязь из сточных  канав  и  ползая  на  карачках  по
лабиринту труб Аэростанции  среди  сталактитов  и  сталагмитов  аэрогенных
бактерий, я стал поэтом.
     А не хватало мне только слов.
 
 
     Уильям Гэсс, один из именитейших писателей  двадцатого  века,  как-то
заметил в одном из  своих  интервью:  "Слова  являются  объектами  высшего
порядка. Это вещи сознания".
     И в самом деле,  они  чисты  и  трансцендентальны,  как  любая  Идея,
когда-либо бросавшая тень в Платонову пещеру наших ощущений. Но они еще  и
проводники лжи  и  иллюзий.  Слова  заводят  мысль  на  бесконечные  тропы
самообмана: большую часть своей сознательной жизни мы проводим в мысленных
чертогах, построенных из слов, а значит, лишены объективности, без которой
не увидеть чудовищных искажений, привносимых  языком  в  действительность.
Вот вам пример. Китайский иероглиф "честность" состоит  из  двух  значков,
изображающих человека, который стоит рядом со своим словом. Прекрасно.  Но
что означает на позднеанглийском слово "целостность"?  Или  "Родина"?  Или
"прогресс"? Или "демократия"? Или "красота"? Но даже  обманывая  себя,  мы
становимся богами.
     Философ и математик Бертран Рассел, который  жил  и  умер  в  том  же
столетии, что  и  Гэсс,  однажды  заметил:  "Язык  не  просто  служит  для
выражения мысли, поделает  возможной  саму  мысль,  которая  без  него  не
существует".  Здесь  заключена  суть  созидательного  гения  человека:  не
величественные амбиции цивилизации и не разрушительное  оружие,  способное
мгновенно обратить их  в  пыль,  но  лишь  _с_л_о_в_а_,  которые,  подобно
атакующим яйцеклетку сперматозоидам, оплодотворяют новые концепции.  Можно
доказать, что помимо новорожденных сиамских  близнецов  Слова  и  Идеи,  в
космическом хаосе  нет,  не  будет  и  не  может  быть  ничего  _ч_и_с_т_о
ч_е_л_о_в_е_ч_е_с_к_о_г_о_. (Да, наша ДНК единственна  и  неповторима,  но
столь  же  уникальна  ДНК  саламандры.  Да,   мы   возводим   всевозможные
сооружения, но тем же самым занимаются и другие  существа,  от  бобров  до
термитов, чьи зубчатые башни мы наблюдаем сейчас слева по  борту.  Да,  мы
ткем холст реальности  из  математических  грез,  но  ведь  вся  вселенная
насквозь пронизана математикой. Нацарапайте  кружок,  и  из  него  тут  же
выглянет число "пи". Отправьтесь в другую солнечную систему,  и  там,  под
черным бархатом пространства-времени, вас ждут  все  те  же  формулы  Тихо
Браге.  Но  _г_д_е_  под   покровом   биологии,   геометрии   или   просто
бесчувственного камня вселенная спрятала _с_л_о_в_о_?)  Даже  обнаруженные
нами следы иного разума - истуканы Юпитера-2, Лабиринты, эмпаты Сенешаи на
Хевроне, попрыгунчики Дурулиса, Гробницы Времени, сам  Шрайк,  наконец,  -
это лишь непонятные предметы и загадочные сооружения, но  _я_з_ы_к_а_  там
нет. Нет _с_л_о_в_.
     Поэт Джон Китс однажды писал своему другу Бейли. "Я не  уверен  ни  в
чем, кроме святости сердечных привязанностей и истинности воображения. То,
что воображению предстает как Красота,  должно  быть  истиной  -  неважно,
существовала она до этого или нет" [письмо к Бенджамину Бейли:  22  ноября
1817 г., Летерхед].
     Китайский поэт Джордж Ву, погибший во время Последней японо-китайской
войны, примерно за три века до Хиджры, понимал это, когда диктовал на свой
комлог: "Поэты - бездумные акушеры реальности. Они видят не то, что  есть,
не то, что может быть, но то, что должно наступить". Позже, за  неделю  до
смерти, в последнем послании к своей возлюбленной Ву записал: "Слова - это
пули в патронташе истины, и других ей не надо. А поэты - снайперы".
     Итак, вы видите - в начале было Слово. И Слово стало плотью  в  ткани
человеческой вселенной. Но только поэт может расширить вселенную, проложив
пути к новым реальностям, подобно тому как корабль с  двигателем  Хоукинга
проходит под барьером Эйнштейнова пространства-времени.
     Чтобы  стать  поэтом  -  _н_а_с_т_о_я_щ_и_м  _п_о_э_т_о_м_  -   нужно
воплотить в себе одном весь род людской.  Надеть  мантию  поэта  -  значит
нести крест Сына Человеческого  и  терпеть  родовые  муки  Матери  -  Души
Человечества.
     Чтобы быть _н_а_с_т_о_я_щ_и_м _п_о_э_т_о_м_, нужно стать Богом.
 
 
     Я пытался объяснить все это моим друзьям на Небесных Вратах.
     - Ссать-орать, - твердил я. - *опа м*дак, черт орать черт. *ля. Пи-пи
*ля. Черт!
     Они качали  головами,  улыбались  и  уходили.  Великих  поэтов  редко
понимают при жизни.
     Желто-коричневые облака  изливали  на  меня  кислотные  дожди.  Я  не
вылезал из грязи, очищая трубы городской канализации от водорослей-пиявок.
Черпак погиб на втором году моего  там  пребывания  -  погиб  по  дурацкой
случайности. Мы работали тогда на первом Канале - вели его к  Центральному
Отстойнику. Черпак полез на цементируемый отвал, чтобы спасти единственную
росшую там серную розу, и тут порода осела. Кити вскоре после этого  вышла
замуж. Она продолжала подрабатывать своим прежним ремеслом, но  навещал  я
ее все реже и реже. Вскоре после того как зеленое  цунами  напрочь  снесло
поселок ассенизаторов. Кити умерла родами. А я продолжал писать стихи.
     Вы, конечно же, спросите, как можно заниматься изящной  словесностью,
когда в запасе у тебя всего девять "правополушарных" слов?
     Ответ прост. Я не пользовался словами вообще. Слова  в  поэзии  -  не
самое главное. Главное - это _п_р_а_в_д_а_. Я имел дело  с  Ding  an  Sich
[вещь-в-себе (нем.); сейчас в философской  литературе  принято  переводить
как "вещь сама по себе"], таинственной субстанцией, скрытой от наших глаз,
и сплетал в единое целое смелые гипотезы, аналогии и причинно-следственные
связи, подобно  инженеру,  возводящему  композитный  каркас  небоскреба  в
эпоху, когда архитекторы еще не помышляют о домах из  стекла,  пластика  и
хромалюминиевых сплавов.
     И  слова  стали  возвращаться  ко  мне.   Мозг   удивительно   хорошо
восстанавливает  работоспособность.  Что  потеряно  в   левом   полушарии,
компенсируется за счет правого, а то и возрождается на  прежнем  месте,  в
поврежденных областях, подобно тому как поселенцы возвращаются на горевшую
некогда равнину, ставшую только плодороднее после пожара. Там, где  совсем
недавно какое-нибудь простенькое слово -  например,  "соль"  -  заставляло
меня пыхтеть и заикаться,  пока  мой  ум  тыкался  в  пустоту,  как  язык,
ощупывающий дырку на месте вырванного зуба,  -  там  медленно,  как  имена
забытых друзей детства, всплывали слова и фразы. Днем я вкалывал на  полях
аэрации, а вечером  усаживался  за  шершавый  стол  и  при  свете  шипящей
масляной лампы писал свои  "Песни".  Марк  Твен  однажды  с  присущей  ему
простотой заметил: "Верное слово отличается от подходящего, как светило от
светляка". Схохмил он неплохо, но кое-что упустил. В те долгие  месяцы  на
Небесных Вратах, когда я бился над началом своих "Песней", мне  открылось,
что находка верного слова отличается от монотонного  перебора  подходящих,
как вспышка сверхновой от тусклого огонька Веги-Прим.

Сообщение отредактировал Just In: 28.07.2013 - 22:15


#5 Just In

Just In

    ~

  • Валидация
  • 1 539 сообщений
  • 895 благодарностей
  • Настроение: *

Отправлено 29.07.2013 - 19:33

Гадалка наклонилась вперед, щурясь, долго что-то невнятно ворчала, рассматривая вырезанные на мермах значки, потом подняла взгляд на Титуса и проскрипела:
 
– Скоро ты, малый, кого-то объегоришь! На роду тебе так написано. Деньги возьмешь, а работу свою воровскую, стало быть, не сделаешь. И выпадает тебе после этого знак увечья – видать, заказчик твой тебя поколотит, а то и чего похуже… Но не помрешь, не бойся. А вот потом будет совсем худо… Гляди, это знак конца света! Ух, и опасный же ты человек, раз из-за тебя конец света наступит. – Старуха отодвинулась от Титуса, сплюнула через левое плечо, попав на полотняную стенку палатки, опять посмотрела на мермы и добавила: – Правда, надвое тута выпало. Может, будет конец света, а может, еще и не будет… Но ты все равно опасный человек! Иди, куда шел, проходи мимо!
 
Пожав плечами, Титус встал и направился к Верхнему Городу, который возвышался впереди, подобно необъятной белой горе, заслоняя полнеба.
 
 
 
 
 
 
Вокруг на разные голоса шумел рынок. Несмотря на зной, продавцов сегодня собралось как будто больше, чем обычно… Ну да, больше! К завсегдатаям прибавились те, кто раньше торговал на рынках Верхнего Города. Те, кто не захотел платить за путешествие по канатной дороге либо карабкаться по бесконечным лестничным маршам. Оттого и цены упали. То-то Титус удивился, что лед подешевел. Последний шарик превратился у него во рту в глоток сока, и тогда он откусил от хрустнувшего стаканчика. Чистейшая студеная вода. Магия не позволяла льду раньше времени таять, у Титуса даже слегка замерзли пальцы.
 
– …Они все ненастоящие! Не поклоняйтесь им и не приносите жертвы, они все ненастоящие! – выкрикивал, исступленно сверкая глазами, лохматый мужчина в живописной хламиде, взобравшийся на шаткий подиум из ящиков. – Те, кого мы, по своему убожеству и недомыслию, называем богами Панадара, на самом деле не боги! Есть только один истинный бог – Создатель Миров, который сотворил наш мир и ушел! А так называемые боги Панадара – это просто мелкая шушера! Те, кто им служит…
 
Замолчав, оратор пошатнулся, странным образом повернул голову… нет, его голова сама собой повернулась вокруг собственной оси, с чавкающим звуком оторвалась от туловища и отлетела в сторону, прямо в толпу, словно ее швырнула невидимая рука. Фонтаном ударила кровь, забрызгав слушателей. Обезглавленное тело упало на ящики.
 
Люди начали расходиться, торопливо и молча, не глядя друг на друга. Титус тоже ускорил шаги. Кто-то из «мелкой шушеры» услыхал. И обиделся.
 
Критически отзываться о богах Панадара можно только в Верхнем Городе, под защитой периметра Хатцелиуса. Либо под защитой других периметров Хатцелиуса. А этот горе-проповедник был не то дураком, не то сумасшедшим фанатиком… Все же Титус почувствовал жалость, однако назад не повернул. Погибшему уже не поможешь, а он – афарий, он должен поскорее вернуться в Дом афариев и передать Магистру собранную информацию.
 
Многоступенчатые марши лестниц уходили ввысь, дальше вздымалась сложенная из каменных блоков стена, декорированная, как могло показаться снизу, полураскрытыми цветочными бутонами. Чаши-ловушки. Громадные, если смотреть на них вблизи. Именно они делают Верхний Город гарантированно безопасным, по меркам Панадара, местом.
 
 
 
 
***
 
 
 
Тех, кто опаздывает, ждет дисциплинарный трибунал. Но, какое наказание он ни назначил бы, никто из нас даже не думает уйти из Фаланги. Дело не в деньгах: рядовых штурмовиков особо не балуют. Но попробуй назови другую службу, которая могла вот так же стать бы смыслом жизни. А в бесконечной жизни смысл – особый дефицит. На земле, пихаясь локтями, колупаются в вечности целый триллион человек, и большинство из них не может похвастаться тем, что делает хоть что-нибудь полезное: все полезное, считай, уже было сделано триста лет назад. Но вот то, чем занимаемся мы, будет востребовано всегда. Нет, таким не разбрасываются. 
 
На коммуникаторе высвечиваются координаты локации, в которой мы должны оказаться через час. Башня «Гиперборея». Никогда не слышал. И находится у черта на рогах. Что за странное место? Успеть бы ко времени… 
 
Вытаскиваю из шкафа мешок с комплектом формы, перекладываю туда маску и шокер – и все, я готов. Натяну на себя черное ближе к делу, незачем преждевременно нервировать обывателей. 

Сообщение отредактировал Just In: 29.07.2013 - 19:17


#6 Just In

Just In

    ~

  • Валидация
  • 1 539 сообщений
  • 895 благодарностей
  • Настроение: *

Отправлено 22.11.2013 - 04:26

Когда-то давно, очень давно, это была принятая форма обращения в Дозоре. Светлый, Светлая, почему же слова утратили прежнее значение, почему теперь они звучат так же нелепо, как обращение «джентльмены» среди грязных бомжей у пивного ларька?
 
— Хотя бы до утра.
 
— Ночь — больше не наше время. Сегодня все Темные выйдут на улицы Москвы. И они будут в своем праве.
 
— Лишь до тех пор, пока мы не найдем Дикаря. Продержись.
 
— Ольга. — Я шагнул к ней, коснулся ладонью щеки, на миг совершенно забыв о нашей разнице в возрасте — что такое тысячи лет по сравнению с бесконечной ночью, о разнице в силах, разнице в знаниях. — Ольга, ты сама-то веришь, что я доживу до утра?
 
Волшебница молчала. Я кивнул. Говорить больше было не о чем.
 
Интересно, интересно,
 
Себя потерять на рассвете.
 
Стучаться в прозрачные двери
 
И знать, что никто не ответит.
 
Щелкнув кнопкой, я запустил плеер в случайный режим. Не потому, что песня не отвечала настроению, наоборот.
 
Люблю ночное метро. Сам не знаю за что. Не на что смотреть, кроме как на опостылевшие рекламы и усталые, однообразные человеческие ауры. Гул мотора, порывы воздуха в приоткрытые окна, толчки на рельсах. Тупое ожидание своей станции. Все равно люблю.
 
Нас так просто ловить на нашей любви! Я вздрогнул, поднялся, подошел к двери. В общем-то, я собирался проехать до конца ветки. — Рижская, следующая станция — Алексеевская.
 
Опять молчат напряженно,
 
Все об одном,
 
Сегодня клуб прокаженных
 
Открывает сезон.
 
Пойдет.
 
Уже ступив на эскалатор, я почувствовал впереди легкое дыхание силы. Пробежал взглядом по встречной ленте — и почти сразу увидел Темного.
 
Нет, это не был кадровый сотрудник Дневного Дозора, повадки не те. Мелкий маг, четвертого-пятого уровня, скорее даже пятого: он сильно напрягался, сканируя окружающих. Совсем еще юноша, лет двадцати с небольшим, с длинными светлыми волосами, в мятой распахнутой курточке, лицо приятное, хоть и напряженное.
 
Ну как тебя угораздило войти во Тьму? Что случилось перед тем, как ты впервые шагнул в сумрак? Поссорился с подружкой? Разругался с родителями? Сессию в институте завалил или двойку в школе получил? Ногу в троллейбусе отдавили?
 
А самое страшное, что внешне ты не изменился. Может быть, даже стал лучше. Твои друзья с удивлением заметили, как весело и хорошо с тобой в компании, как везет, если начнешь дело вместе с тобой. Твоя девушка обнаружила в тебе массу скрытых прежде достоинств. Родители не нарадуются на поумневшего и посерьезневшего сына. Преподаватели в восторге от талантливого студента.
 
И никто не знает, какую плату ты взимаешь с окружающих. Как отзовутся твоя доброта, твои шутки, твое сочувствие.
 
Прикрыв глаза, я облокотился на поручень. Я устал, я слегка пьян, я ни на что не обращаю внимание, я слушаю музыку.
 
Взгляд Темного скользнул по мне, ушел ниже, задрожал, останавливаясь.
 
Не было у меня времени подготовиться, сменить облик, исказить ауру. Не ожидал я, все-таки, что поиск в метро уже начат.
 
Холодное, пронизывающее, как порыв ветра, касание. Парень сравнивал меня с эталонным образом, разосланным, наверное, всем Темным Москвы. Неумело сравнивал, забыв о защите, не замечая, как мое сознание скользнуло по пробитой в сумраке дорожке и коснулось его мыслей.
 
Радость. Восторг. Ликование. Нашел. Добыча. Дадут часть силы добычи. Оценят. Повысят. Слава. Расквитаться. Не ценили! Поймут. Заплатят.
 
Я все-таки ждал, что хотя бы в уголке сознания будут и другие мысли. О том, что я враг, что я противостою Темным. Что я убивал подобных ему. Нет. Ничего. Он думал только о себе. Прежде чем молодой маг оттащил неуклюжие щупальца, я выдернул свои. Так. Большими способностями он не обладает, связаться с Дневным Дозором из метро не сможет. Да и не захочет. Я для него — затравленный зверь, причем зверь неопасный, кролик, а не волк. Давай, дружок.
 
Я вышел из метро, скользнул в сторону от двери и поискал свою тень. Смутный силуэт заколлюбился над землей, и я шагнул в него. Сумрак.
 
Прохожие стали призрачной дымкой, машины поползли как черепахи, свет фонарей потемнел, стал давящим, тяжелым. Тишина, звуки сместились в глухой, едва уловимый рокот.
 
В общем-то я поспешил, пока еще маг поднимется вслед за мной… Но я чувствовал силу, я был накачан ею под завязку. Наверняка работа Ольги. В моем облике она вернула прежние способности и наполнила тело энергией, не воспользовавшись ни каплей. Ей и мысли такой в голову прийти не могло, несмотря на весь искус.
 
«Где грань, ты поймешь сама», — сказал я Светлане. Ольга знает грань давным-давно, и куда лучше, чем я.

 

 

 

***

 

Мне придется решить. Придется, но не сейчас. Я побежал к выходу из метро, на бегу доставая из подмышечной кобуры пистолет.
 
Вовремя: Темный маг показался из дверей и немедленно влез в сумрак. Достаточно легко, вот только я видел, что дало такую возможность. Всплески чужих аур, темные искры, разлетевшиеся в разные стороны.
 
Будь я в человеческом мире, я увидел бы, как искажаются лица людей: от внезапной боли в сердце или от сердечной боли, что гораздо тяжелее.
 
Темный маг озирался, выискивая мой след. Вытягивать силы из окружающих он умел, а вот с техникой был не в ладах.
 
— Тихо, — сказал я, и ствол пистолета прижался к позвоночнику мага. — Тихо. Ты меня уже нашел. Вот только рад ли этому?
 
Другой рукой я сжал его запястье, не давая возможность произвести пассы. Все эти нагловатые молодые маги пользуются стандартным набором заклинаний, наиболее простых и мощных. А они требуют слаженной работы двумя руками. Ладонь мага стала влажной.
 
— Пойдем, — сказал я. — Потолкуем.
 
— Ты, ты… — Он все никак не мог поверить в произошедшее. — Ты — Антон! Ты — вне закона!
 
— Допустим. А тебе сейчас это поможет?
 
Он повернул голову — в сумраке его лицо исказилось, потеряло привлекательность и добродушие. Нет, он еще не обрел окончательного сумеречного облика, подобно Завулону. И все же лицо уже было нечеловеческим. Слишком отвисшая челюсть, широкий, будто у лягушки, рот, узкие мутные глазки.
 
— Ну и урод же ты, приятель. — Я еще раз толкнул его в спину стволом. — Это пистолет. Он заряжен серебряными пулями, хоть это и не обязательно. В сумеречном мире он сработает ничуть не хуже, чем в человеческом, медленнее, но тебя это не спасет. Наоборот, почувствуешь, как пуля рвет кожу, ползет между мышечными волокнами, дробит кость, рвет нервы.
 
— Ты этого не сделаешь!
 
— Почему?
 
— Тогда тебе нипочем не отмазаться!
 
— Правда? Значит, пока — шансы есть? Знаешь, мне все более и более хочется нажать на спуск. Пошли, гаденыш.
 
Помогая движению пинками, я завел мага в узкий проход между двумя ларьками. Синий мох, в изобилии росший на их стенах, задергался. Сумеречной флоре очень хотелось попробовать наших эмоций: моей ярости, его страха. И в то же время даже безмозглым растениям хватало инстинкта самосохранения. Темный маг им был наделен с избытком.
 
— Слушай, чего ты от меня хочешь? — выкрикнул он. — Нам дали ориентировку, велели тебя искать! Я лишь выполнял приказ! Я Договор чту, дозорный!
 
— Я больше не дозорный, — толчком я отправил его к стене, в ласковые объятия мха. Пусть высосет немножко страха, а то не удастся и поговорить. — Кто ведет охоту?
 
— Дневной Дозор.
 
— Конкретно?
 
— Начальник, я не знаю его имени.
 
Это почти наверняка правда. Впрочем, я его знаю.
 
— Тебя направили конкретно к этой станции метро?
 
Он заколлюбился.
 
— Говори.
 
— Я нацелил ствол в живот мага.
 
— Да.
 
— Одного?
 
— Да.
 
— Врешь. Впрочем, не важно. Что приказано было сделать, обнаружив меня?
 
— Наблюдать.
 
— Врешь. И это важно. Подумай и ответь снова.
 
Маг молчал, кажется, синий мох излишне постарался.
 
Я спустил курок, и пуля с радостным пением преодолела разделявший нас метр. Маг даже успел ее увидеть — глаза округлились, приобретая более человеческую форму, он дернулся, но слишком поздно.
 
— Пока это только ранение, — сказал я. — Даже не смертельное.
 
Он корчился на земле, зажимая рваную рану на животе. Кровь в сумраке казалась почти прозрачной. Может быть, иллюзия, а может быть, личная особенность этого мага.
 
— Отвечай на вопрос!
 
Взмахнув рукой, я поджег синий мох вокруг. Хватит, теперь будем играть на страхе, боли, отчаянье. Хватит милосердия, хватит снисхождения, хватит разговоров. Это Тьма.
 
— Приказано сообщить и по возможности уничтожить.
 
— Не задержать? Именно — уничтожить?
 
— Да.
 
— Ответ принимается. Средство связи?
 
— Телефон, просто телефон.
 
— Давай.
 
— В кармане.
 
— Кидай.
 
Он неуклюже полез в карман — ранение не смертельное, запас сопротивляемости у мага был еще высок, но боли он испытывал адские. Такие, какие ему и положены.
 
— Номер? — поймав мобильник, спросил я.
 
— На кнопке экстренного вызова.
 
Я взглянул на экранчик.
 
Судя по первым цифрам, телефон может стоять где угодно. Такой же мобильник.
 
— Это оперативный штаб? Где он находится?
 
— Я не… — Он замолчал, глядя на пистолет.
 
— Вспоминай, — подбодрил я.
 
— Мне сказали, что сюда приедут в течение пяти минут.
 
Так!
 
Я посмотрел назад, на горящую в небе иглу. Вполне подходит, вполне. Маг шевельнулся.
 
Нет, я не провоцировал его, отведя взгляд. Но когда он потянул из кармана жезл — грубый, короткий, явно не собственноручной работы, а купленную дешевку, я испытал облегчение.
 
— Ну? — спросил я, когда он замер, так и не решившись поднять оружие. — Давай!

 

 

Парень молчал, не шевелился. Попробуй он атаковать — я бы всадил в него всю обойму. Вот это было бы уже фатально. Но наверняка их учили поведению при конфликте со Светлыми. И он понимал, что безоружного и беззащитного мне убить трудно.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
— Сопротивляйся, — сказал я. — Борись! Сукин сын, ты же не смущался, когда ломал чужие судьбы, когда нападал на беззащитных! Ну? Давай!
 
Маг облизнул губы — язык у него оказался длинным и слегка раздвоенным. Я вдруг понял, к какому сумеречному облику он придет рано или поздно, и мне стало противно.
 
— Сдаюсь на твою милость, дозорный. Требую снисхождения и суда.
 
— Стоит мне отойти, и ты сумеешь связаться со своими, — сказал я. — Или вытянешь из окружающих достаточно сил, чтобы реанимироваться и добрести до телефона. Ведь так? Мы оба это знаем.
 
Темный улыбнулся и повторил:
 
— Требую снисхождения и суда, дозорный!
 
Я покачивал пистолет в руках, глядел в ухмыляющееся лицо. Они всегда готовы требовать. Никогда — отдавать.
 
— Мне всегда так трудно было понять нашу собственную двойную мораль, — сказал я. — Так тяжело и неприятно. Это приходит лишь со временем, а у меня его так мало. Когда приходится придумывать оправдания. Когда нельзя защищать всех. Когда знаешь, что в особом отделе ежедневно подписывают лицензии на людей, отданных Тьме. Обидно, да?
 
Улыбка сползла с его лица. Он повторил, как заклинание:
 
— Требую снисхождения и суда, дозорный.
 
— Я сейчас не дозорный, — ответил я.
 
Пистолет задергался, застучал, лениво заходил затвор, выплевывая гильзы. Пули ползли по воздуху, будто маленький, злой осиный рой.
 
Он крикнул лишь один раз, потом две пули разнесли в клочья череп. Когда пистолет щелкнул и замолчал, я медленно, машинально перезарядил обойму.
 
Изорванное, исковерканное тело лежало передо мной. Оно уже начало выходить из сумрака, и грим Тьмы смывался с молодого лица.
 
Я провел рукой в воздухе, сдергивая, сжимая что-то неуловимое, текущее сквозь пространство. Самый верхний слой. Кальку с обличья Темного мага.
 
Завтра его найдут. Хорошего, славного, всеми любимого юношу. Зверски убитого. Сколько Зла я принес сейчас в мир? Сколько слез, ожесточения, слепой ненависти? Какая цепочка потянется в будущее?
 
А сколько Зла я убил? Сколько людей проживут дольше и лучше? Сколько слез не прольется, сколько злобы не накопится, сколько ненависти не родится?
 
Может быть, я перешагнул сейчас тот барьер, который переходить нельзя.
 
Может быть, понял следующую грань, которую необходимо преступать.
 
Я опустил пистолет в кобуру и вышел из сумрака. Останкинская башня иглой буравила небо.
 
— Поиграем совсем без правил, — сказал я. — Совсем-совсем без.
 
Машину удалось поймать сразу, даже не вызывая у водителей приступа альтруизма. Может быть, потому что на мне теперь была надета личина мертвого Темного мага, очень обаятельная личина?
 
— Давай к телебашне, — попросил я, забираясь в потрепанную «шестерку». — И побыстрей бы, пока вход не закрыли.
 
— Веселиться едешь? — улыбнулся сидящий за рулем мужчина, суховатый, в очках, чем-то похожий на постаревшего Шурика из старых комедий.
 
— Еще как, — ответил я. — Еще как.

Сообщение отредактировал Just In: 22.11.2013 - 04:28


#7 Just In

Just In

    ~

  • Валидация
  • 1 539 сообщений
  • 895 благодарностей
  • Настроение: *

Отправлено 19.12.2013 - 02:33

Ме́лькор (кв. Melkor — «тот, кто восстаёт в могуществе»), также известный как Мо́ргот Ба́углир (синд. Morgoth Bauglir) (Morgoth — «Чёрный Враг», Bauglir — «Душитель») — в легендариуме Дж. Р. Р. Толкина Айну, до своего падения являлся одним из Валар.
 
Мелькор — первоначально могущественнейший из Айнур и олицетворение Тьмы в мире Толкина. Глава «Айнулиндалэ» «Сильмариллиона» гласит, что «Мелькор был превыше прочих айнуров одарен мудростью и силой, владея частицами открытого каждому из его братьев»[1]. Ему противостоят остальные Валар во главе с Манвэ.
 
«Он часто скитался один по пустынным безднам в поисках Негасимого пламени; ибо ему не терпелось дать Бытие собственным творениям»[1]. Пламени он не нашёл, но одиночество породило неведомые собратьям думы.
 
По поводу падения Мелькора в «Валаквента» говорится, что «от величия он пал к высокомерию, а от него — к презрению ко всем, кроме самого себя, и стал духом расточительным и безжалостным»[1]. Само же падение начинается с Великой Песни, в которую он внёс диссонанс, и «многие, что пели рядом с ним, сникли и разум их смутился, и мелодии их стихли; а некоторые стали вторить Мелькору и изменили свои помыслы».  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
В набросках и черновиках Толкина (Morgoth’s Ring) сказано, что, если первоначально Мелькор был сильнее, чем все Валар, вместе взятые, то после падения Утумно он оказался слабее одного лишь Манвэ. Мелькор не мог творить, мог лишь извращать и разрушать, и необратимо тратил свои силы на подобные деяния. Тем не менее силы, потраченные Мелькором на извращение и разрушение, остались в Арде навсегда. Арда для Мелькора — как Кольцо для Саурона (отсюда название Morgoth’s Ring, Кольцо Моргота). Полностью убрать влияние Мелькора из Арды вряд ли возможно.
 
 
 
http://ru.wikipedia.org/wiki/Мелькор
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Мятеж начал Вала Мелькор (позже названный Морготом). В соответствии с легендой, рассказанной как притча о событиях, недоступных для понимания эльфов[5], Эру дозволил своим детям-духам исполнение великой Музыки, Музыки Айнур (Айнулиндалэ), в которой они развивали тему, открытую им самим Эру. Некоторое время космический хор исполнял удивительной красоты мелодию, но потом Мелькор попытался увеличить собственную славу, включив в свою песню мысли и идеи, идущие вразрез с оригинальной темой. «И сразу неблагозвучие возникло вокруг него, и многие, певшие рядом с ним, пали духом… но некоторые начали подстраивать свою музыку более под его тему, нежели под бывшую изначально»[6].
 
 
 
Мелькор — второй учитель Саурона
Диссонанс, внесённый Мелькором, имел ужасные последствия, ибо это пение было своеобразным шаблоном для мира: «Зло мира изначально отсутствовало в великой Теме, однако вошло туда с диссонансом Мелькора»[7]. Однако «Саурон не привносил диссонанса; и он, возможно, знал о музыке больше, чем Мелькор, чей разум всегда был наполнен собственными планами и уловками»[8]. Видимо, Саурон даже не был одним из духов, которые немедленно начали подстраивать свою музыку под Мелькора, поскольку в других источниках утверждается, что его падение произошло позже (см. ниже).
 
В итоге космическая Музыка начала представлять собой конфликт добра и зла, и Эру внезапно прекратил Песнь Творения. Чтобы показать духам, верным и неверным ему, чего они добились, Эру дал отныне искажённой Музыке независимое бытие. Это вылилось в появлении материального Мира, Эа, где драма добра и зла должна была разворачиваться до полного разрешения конфликта. Эру позволил духам, которые желали этого, войти в новый мир Эа и следить за его историей изнутри. Многие сделали это, и Саурон был среди них. Дав духам свободную волю и возможность войти в Эа, Эру дозволил великое зло, равно как и великое благо.

Сообщение отредактировал Just In: 19.12.2013 - 02:38


#8 Just In

Just In

    ~

  • Валидация
  • 1 539 сообщений
  • 895 благодарностей
  • Настроение: *

Отправлено 30.12.2013 - 18:11

— Сила для Иного — не главное. — сказала Ольга.
Я вздохнул. Легко говорить «Сила не главное», когда ты — Высшая волшебница. Так олигархи любят подчеркивать: «Деньги в жизни не главное, сидя на палубе своих яхт.
— А что главное? — спросил я.
До Нового года три часа. А я даже подарок Светлане не купил!
Мы с Ольгой стояли на крыше МГУ. Точнее — на звезде. Вряд ли вы когда-то присматривались к звезде, венчающей шпиль Московского университета. С земли она, понятное дело, кажется маленькой. На самом же деле — звезда огромная, стоять на ее лучах — совсем несложно, тем более что там есть крепкие железные перила. Вид отсюда замечательный — кажется, что вся Москва на ладони.
— Главное, Антон, это любовь к своему делу, — сказала Ольга.
Я покосился на нее — но волшебница вроде бы не шутила.
 
— Ольга, мы именно здесь дежурим, потому что МГУ — высокая точка? Удобная для наблюдений?
— Нет, — ответила Ольга. — Еще версии?
— Потому что здесь расположена Инквизиция? — предположил я.
— Снова мимо. Что нам инквизиторы?.. — Ольга говорила спокойно, но что-то яростное в ее тоне прорезалось. Были у нее основания не любить Инквизицию, вмешивающуюся в дела и Ночного, и Дневного Дозоров. — Сегодняшняя акция согласована с Темными, они тоже… бдят.
— Тогда… — Я задумался. Шпиль едва заметно покачивался, новогодняя Москва сияла миллионами огней. Казалось, что даже на двухсотметровую высоту долетали с земли смех и голоса… — Тогда… тогда не знаю.
Волшебница усмехнулась.
— Попробуй Сумрак.
Я понял, что она имела в виду. Не «войди», не «посмотри», а «попробуй». Закрыв глаза, я расслабился. Представил, как пространство вокруг тает, выворачивается наизнанку, как сам я превращаюсь в крошечную точку в безбрежном океане тьмы и света…
И ощутил Сумрак — то недоступное обычным людям пространство, где кроется источник наших сил.
 
Сумрак был холоден — как всегда. Он был тягуч и вязок — как обычно. Он был не слишком-то дружелюбен к людям — как и раньше. Но какая-то затаенная веселость была вокруг!
— Студенты! — сказал я. — Тут же общежитие огромное! Там тысячи молодых людей празднуют Новый год!
— Догадался. — хмыкнула Ольга. — Огромный выброс силы — чистой, праздничной. Он не может не прийти, поверь старой колдунье.
 
Я вздохнул. Ну не нравилось мне это задание! Не хочу я убивать Деда Мороза! Что он мне сделал плохого? Подарок в детстве не принес? На елочке гирлянду не зажег?
И тут до меня дошел смысл слов Ольги.
— Ты с ним встречалась! — выкрикнул я ту фразу, которую вообще-то полагается говорить ревнивому мужу… в данном случае — Гесеру… — С Дедом Морозом! Здесь!
Ольга вздохнула:
— Дорогой Антон! Я многие годы провела в заточении, как ты прекрасно знаешь. МГУ построили без меня. Но ты прав, когда-то давно я уже ловила таких… морозов. И убедилась — места скопления молодежи, особенно студентов, для этого прекрасно подходят. Еще детские больницы, санатории, сиротские приюты…
 
— Не понимаю, зачем нам это, — мрачно сказал я. — Сбрендил дядька. Вообразил себя Дедом Морозом… пусть, в конце концов, его ловят Темные! Дед Мороз — добрый волшебник…
— Это Санта-Клаус добрый, — фыркнула Ольга. — Дед Мороз… он разный. А проблема в том, дорогой Антон, что эти сбрендившие Иные появляются регулярно. Думаешь, сумасшествие — исключительно человеческая проблема? Вовсе нет. А когда с ума сходит Иной — бед не оберешься. По Лондону Дозоры гоняются за пареньком, который сбрендил, вообразил себя Питером Пэном и зовет детей полетать. Во Франции приходится вмешиваться Инквизиции, чтобы выловить очередную девицу, превратившуюся в русалочку.
— Почему во Франции? — удивился я. — Почему не в Дании?
— Наверное, потому, что в Дании холодно, — фыркнула Ольга. — Одна из самых неприятных частей нашей работы — это отлавливать тех Иных, кто сошел с ума.
— Но чем может навредить Дед Мороз? — не унимался я.
— Даже Санта-Клаус может, — отрезала Ольга. — Просыпается ночью ребенок — а над ним стоит Санта-Клаус и мрачно говорит: «Ты был в этом году плохим мальчиком!» Потом психиатр, таблетки, клеймо психа на всю жизнь… А уж Дед Мороз! Все эти «тепло ли тебе, девица?». В девицах, кстати, основная проблема. Каждый Дед Мороз непременно хочет завести Снегурочку, при этом напрочь забывает, что она ему — внучка! Все вы, мужики…
 
Я вздохнул. Теперь стали более понятны ее опасения. Еще вчера я рассчитывал провести 31 декабря дома, со Светланой. Работа шла ни шатко ни валко, все поглядывали на часы. Темные, очевидно, были заняты тем же…
И тут к нам пришла посетительница. Немолодая заплаканная женщина. Не Иная — человек. Одна из немногих людей, знавших о Ночном и Дневном Дозорах…
Ее брат был Иным — к сожалению, не слишком психически развитым. В самых тяжелых случаях таких Иных забирает Инквизиция — говорят разное, и про то, что каким-то образом их лишают магических способностей, и про тайные «санатории», где держат до конца дней.
Но этот Иной был настолько мирным, спокойным и дружелюбным, что даже каменные сердца Инквизиторов смягчились. Да и способности у него были очень незначительные, шестой уровень. Сестре объяснили, что происходит, помогли оформить опеку над братом, даже помогли материально — выплачивая за этот надзор ежемесячно приличные деньги.
 
Лет двадцать все было нормально. Раз в год мужчину навещали Инквизиторы и, успокоенные, удалялись. Дурачок смотрел телевизор, медленно и вдумчиво читал детские книжки, любил поесть — сестра хорошо готовила — и казался довольным жизнью. Шли годы. Мужчина медленно, но все-таки старел. Оброс седой бородой. И как-то раз сестра, любившая больного брата, сказала: «Ты прямо настоящий Дед Мороз!» Ко всему еще фамилия Иного была подходящая — Морозов.
На следующий день он исчез.
 
— Его силы невелики, но как раз все способности Деда Мороза, в силу психического нездоровья и полной убежденности в своей правоте, у него будут развиты до предела, — поясняла Ольга. — Ледяная магия, защитная и боевая. Заморозка времени… Левитация. Возможно — иллюзии.
— Но он шестой уровень!
— Поэтому Морозов и станет толкаться в тех местах, где полно подходящей энергии. Светлой. Радость, любовь, доброта… он будет все это накапливать и…
— И? — спросил я.
— Превратит какую-нибудь девушку в свою Снегурочку, — пожала плечами Ольга. — Или детей в эльфов и отправит на Северный полюс собирать игрушки…
— Ольга, ну что же мне потом своему ребенку говорить: «Деда Мороза нет, папа его убил»?
— Что? — Ольга вдруг напряглась. — «Своему ребенку»… Вы что, ждете прибавления?
— Нет, но хотим, — смутился я.
— Ясно. Убивать не надо. Антон. Ни в коем случае! — глянула Ольга строго, но тут же добавила, испортив все впечатление: — И главное, не в Сумраке! Не делай с ним ничего в Сумраке!
Я кивнул.
 
Мы стояли на звезде. Шпиль покачивался. Временами бахали петарды. Я с тоской подумал, что Светлана сейчас делает селедку под шубой… Стоп. А ведь и впрямь делает, утром ходила в магазин за свеклой. Значит, предвидит мое возвращение? Не придется всю новогоднюю ночь провести в компании целеустремленной Ольги, которая, несмотря на внешность, так стара, что праздники ее уже не радуют…
— Антон, гляди! — воскликнула Ольга. Она протянула руку, указывая куда-то вниз, в сторону Москвы-реки. Воздух помутнел, потом снова просветлел — превращаясь в гигантскую линзу, приближая далекую землю.
И я увидел Деда Мороза. Он ехал к высотке МГУ со стороны Лужников, ехал на санях, в которые были запряжены исполинские, больше на лосей похожие, олени. Дед Мороз был в красной шубе и с белой бородой. Сани ехали по поверхности Москвы-реки, которая конечно же не замерзла, в ней для этого слишком мало воды. Оленей это не смущало, Деда Мороза — тоже.
— Все напутал, дурачок! — презрительно сказала Ольга. — Одежда у русского Деда Мороза голубая, красная у Санта-Клауса. А такие олени вымерли еще в плейстоцене… И бубенцы, бубенцы! Они же звенят «Джингл беллс»!
 
Ольга схватила меня за руку и рванулась вниз. По пути она раскинула Сферу Невнимания, сделав и нас, и Деда Мороза незаметными для людей. Упали в снег, утонув в нем почти по пояс.
— Ночной Дозор! — крикнула Ольга, стараясь выбраться на наст. — Гражданин Морозов, Светлый Иной шестого уровня, выйти из Сумрака! Считаю до трех! Раз, два…
— Три! — рявкнул Морозов. В его руках вдруг появился сверкающий серебром посох…
Ольга успела поставить Щит Мага — закрыв и себя, и меня. Иначе леденящий удар вьюги как минимум отшвырнул бы меня в сторону. Или проморозил бы насквозь.
— Ну хорошо… — с угрозой сказала Ольга.
Ничего хорошего, конечно, не было. Я метался по берегу, стараясь не попасть под удар.
А Высшая волшебница и слабенький душевнобольной маг вели сражение — да такое, что, не будь вокруг новогодней кутерьмы и фейерверков, никакие заклинания не помогли бы спрятать бой от людей.
Морозов бил холодом. Он воздвигал вокруг себя ледяные стены, «палил» из посоха острыми льдинами. Ольга свои атаки разнообразила. Била огнем, водой, льдом и чистой Силой. Она развеяла иллюзию оленей и разнесла в щепки сани — оказавшиеся в реальности старым автомобилем. Она была неподражаема и неутомима. И хоть Морозов свои немногочисленные приемы знал в совершенстве, справиться с Ольгой не мог. Вот он и ушел в Сумрак.
 
Подсознательно я ждал этого момента. Пусть я маг всего лишь третьей категории, но как раз в Сумраке себя почему-то чувствую уверенно. Я поднял со снега свою тень, шагнул в нее… и оказался в Сумраке. Светлый Иной Морозов стоял в нескольких шагах от меня. Здесь все иллюзии спали — это был толстый бородатый старик в спортивном костюме. Только магия и не давала ему замерзнуть. Вместо посоха он держал в руках трубу от пылесоса.
— Выйди из Сумрака! — крикнул я. — Морозов! Тебя сестра ждет, обыскалась вся, изревелась… Выйди!
При упоминании сестры он нахмурился и смутился. Но снова покачал головой и твердо сказал:
— Не могу! Дедушка я. Дедушка Мороз…
Посох нацелился на меня.


#9 Just In

Just In

    ~

  • Валидация
  • 1 539 сообщений
  • 895 благодарностей
  • Настроение: *

Отправлено 23.08.2014 - 14:19

Последняя ночь колдуна
 
Дождливой осенней ночью, когда тучи скрывали Луну и звезды, холодные капли барабанили по крышам, а ветер плакал и стонал за окнами, в своей маленькой квартире на последнем этаже высотного дома умирал старый колдун.
 
Колдуны никогда не умирают днем или в хорошую погоду, о нет! Они всегда умирают в грозу, бурю, снежный буран, в ночь когда извергаются вулканы или случается землетрясение. Так что этому колдуну еще повезло – шел всего лишь сильный дождь.
 
А в дождь умирать легко.
 
Колдун лежал на кровати, застеленной черными шелковыми простынями и смотрел на свой колдовской стол. Там искрились разноцветными огнями пробирки и реторты, капали из змеевиков тягучие мутные жидкости, в стеклянных плошках росли светящиеся кристаллы… Колдун сморщился и позвал:
 
- Фрог!
 
Со старого шкафа, уставленного древними книгами в кожаных переплетах, лениво спрыгнул толстый черный кот. Подошел к кровати, запрыгнул колдуну на грудь. Тот захрипел и махнул рукой, сгоняя кота.
 
- Звал? – усаживаясь в ногах, спросил кот.
 
Говорить умеют почти все коты на свете. Но немногие их понимают. Колдун – понимал.
 
- Я умираю, - сказал колдун.
 
- Знаю, - ответил кот равнодушно. – И ради этого ты звал меня?
 
- Скажи, что со мной будет?
 
Фрог прищурился и посмотрел над головой колдуна. Как известно, все коты умеют видеть будущее.
 
- Ты умрешь на рассвете, когда далеко за тучами встанет солнце. Тебе будет так же больно, как той женщине, что ты проклял. И так же страшно, как тому мужчине, на которого ты навел порчу. Когда ты станешь задыхаться, я сяду тебе на горло, поглажу твои пересохшие губы своей бархатной лапкой, поймаю твой последний выдох – и отнесу своему хозяину. Так было задумано, так есть и так будет.
 
Колдун покачал головой:
 
- Я проклял женщину, которая утопила своего ребенка. Я навел порчу на мужчину, из-за которого она это сделала.
 
- Какая разница? – ответил кот. – Ты колдун. Ты заключил договор с тем, кому я служу. О, нет, нет, не хочу иметь с ним ничего общего! Но девять жизней – это девять жизней, колдун. Их приходится отрабатывать…
 
Красный язычок мелькнул между острыми зубками – Фрог на мягких лапках пошел к изголовью кровати.
 
- Хочешь, колдун, я помогу тебе? Мои лапки могут быть очень сильными, а твое дыхание такое слабое…
 
Колдун поднял правую руку – из пальца выскочила злая синяя искра и ужалила кота в нос. Тот с возмущенным мявом взвился с кровати и заскочил на шкаф.
 
- Не спеши, - тяжело сказал колдун. – У меня есть еще время… до восхода солнца. И у меня есть последняя ночь колдуна.
 
- Глупые, наивные, постыдные надежды, - фыркнул со шкафа кот, сверкая глазами. – «Если в ночь своей смерти колдун найдет невинную душу, которую терзает горе, и сможет прогнать это горе без остатка – он будет прощен».
 
- Да, - сказал колдун, садясь на кровати. – Ты кот колдуна, ты знаешь.
 
- Где ты найдешь в этом городе невинную душу? – спросил кот. – А знаешь ли ты, что ты должен развеять горе, не причинив зла никому…
 
- Знаю, - пробормотал колдун.
 
- Никому, кроме самого себя, - закончил кот.
 
Глаза колдуна потемнели:
 
- Эй, кот! Еще вчера этого дополнения не было и в помине!
 
- Но я кот колдуна – и я произнес эти слова, - сказал Фрог. – Извини. Ничего личного. Но девять жизней – это, все-таки, девять жизней.
 
Колдун ничего не ответил. Тяжело поднялся и пошел к своему столу, где над спиртовкой, в колбе толстого мутного стекла кипела и пузырилась черная вязкая жижа. Минуту колдун смотрел на нее, а потом снял колбу с огня и одним глотком выпил последнюю в мире кровь дракона. В глазах его заплясало пламя, плечи расправились, он вдохнул полной грудью и перестал опираться на стол. Даже кровь дракона не могла отвратить его смерть – но, хотя бы, он умрет не беспомощным.
 
- Эй, кот… где кристалл?
 
Кот следил за ним со шкафа и молчал.
 
Колдун сам нашел магический кристалл – на кухне, спрятанный среди коробок с овсяной кашей и банок с рыбными консервами. Вернулся в комнату, освещенную привычным светом ламп в кроваво-красных абажурах. Водрузил кристалл на стол – и вгляделся в него.
 
У злых колдунов магический кристалл черный или красный. У тех, что считают себя добрыми – прозрачный или белый.
 
А этот кристалл был грязно-серый. Под взглядом колдуна он засветился, изнутри проступили картинки – мутные, нечеткие.
 
Колдун смотрел в кристалл. И видел, как ворочаются без сна в своих постелях люди – обиженные и мечтающие обидеть, преданные и собирающиеся предать, униженные и готовящиеся унижать. Горе терзало многих, но чтобы прогнать это горе – колдуну пришлось бы причинить еще большее зло.
 
- Зачем ты тратишь последнюю ночь своей жизни на глупости? – спросил кот. – Когда настанет моя последняя ночь, я пойду к самой красивой кошке…
 
Колдун засмеялся и прикрыл кристалл рукой – будто опасался, что кот сумеет там что-нибудь разглядеть. Из своей кроваво-красной мантии он выдернул длинную нитку, от валяющегося на столе засохшего апельсина оторвал кусочек оранжевой корки. Желтый листок бумаги, зеленый листик от растущего в горшке цветка, голубая стеклянная пробка, закрывавшая пробирку, капля синей жидкости из пробирки, фиолетовый порошок из склянки. Колдун смешал все это в своей ладони – и, не колеблясь, поднес ладонь к огню. Очень многие заклинания требуют боли.
 
Колдун давно уже боли не боялся. Ни своей, ни чужой. Он стоял у стола, держал руку над огнем – пока семицветное сияние не запылало в ладони. А потом бросил сияние через всю комнату, через стекло, через ночь – куда-то далеко-далеко и высоко-высоко.
 
- Ну-ну, - скептически сказал кот. – Ты хороший колдун. Но туда тебе не войти – даже по радуге.
 
Колдун потрогал радужный мостик. Тот пружинил и пах медом. Тогда колдун осторожно забрался на радугу и пошел вверх, сквозь стену, ночь и дождь.
 
- Ну-ну, - повторил кот. Свернулся клубочком, так, чтобы наружу смотрел один глаз, и стал ждать.
 
А колдун шел по радужному мосту. Идти было тяжело, он быстро промок. Далеко внизу горели редкие огоньки в городских окнах, но вскоре их скрыли тучи. Молнии били вокруг колдуна, оглушительно гремел гром. Радужный мост дрожал и изгибался, будто хотел сбросить колдуна вниз.
 
Он шел.
 
Потом гром стал греметь все тише и тише, все дальше и дальше. Молнии слабыми искрами мельтешили внизу. Откуда-то сверху полился солнечный свет – и колдун опустил лицо.
 
А радужный мост уткнулся в Радугу – и растворился в ней.
 
Колдун осторожно вышел на Радугу. Казалось, она занимала небо от края и до края. Только выше было еще что-то, но колдун предусмотрительно не поднимал глаз. Он осмотрелся – очень, очень осторожно.
 
Если бы не Радуга под ногами, он бы подумал, что стоит в лесу. Высокая зеленая трава, тенистые деревья, журчащие ручьи… Пахло медом и свежей водой. Колдун сел под деревом и стал ждать.
 
Откуда-то из кустов выбежал большой черный пес. Замер, удивленный. Подошел к колдуну, лизнул его в руку. Колдун потрепал пса за уши. Пес еще раз лизнул его – и убежал.
 
Колдун ждал.
 
Прошел, может быть, целый час. Послышался шум, частое дыхание – и к колдуну бросился маленький рыжий пес.
 
- Хозяин! – пролаял пес, тычась в его руки. – Хозяин, ты пришел!
 
Колдун обнял собаку, которая была у него давным-давно – в детстве, которое бывает даже у колдунов. Уткнулся лицом в собачью морду и из его глаз потекли слезы.
 
- Да, - сказал он. – Я пришел.
 
- Почему ты не шел так долго? – спросил пес. – Ты ведь стал таким умным, ты даже можешь подняться на Радугу, я знаю! А почему ты больше никогда не держал собак? Неужели ты нас больше не любишь?
 
- Я стал колдуном, - ответил колдун, гладя пса. – Колдуну не положено держать собаку. Прости. К тому же я знал, что на Радугу меня пустят лишь один раз. А я знал, что однажды мне надо будет прийти… туда, куда уходят все собаки. Видишь ли… я умный колдун…
 
- Ты самый умный, хозяин, - собака ткнулась в его щеки, слизывая слезы. – Ты ведь пришел за мной?
 
- Сегодня ночью я умру, - сказал колдун. – Никто и ничто в целом мире этого не отменит…
 
- Ты придешь ко мне… на Радугу? – робко спросил пес.
 
Колдун молчал.
 
- Или мне можно будет пойти к тебе?
 
- О, - колдун засмеялся, - не стоит. Я уверен, тебе не понравится. Там обещает быть слишком жарко…
 
- Хозяин…
 
- Этим вечером у маленького мальчика из нашего города умерла собака, - сказал колдун. – Ее сбила машина. Найди ее… я отведу ее назад.
 
- И она будет с хозяином?
 
Колдун кивнул.
 
- Я найду, - сказал маленький рыжий пес. – Сейчас. Только погладь меня еще раз.
 
Колдун погладил своего пса.
 
- А мне можно будет пойти за вами следом? – спросил пес.
 
- Мне не унести вас обоих, - сказал колдун. – А мы пойдем сквозь грозу. Ты же всегда боялся грома, помнишь? Иди… будь хорошей собакой. Иди! У меня совсем мало времени.
 
Через два часа маленький мальчик, проплакавший всю эту ночь, задремал – и тут же проснулся. Холодный мокрый нос ткнулся в его лицо. Мальчик обнял свою собаку, пахнущую грозой и, почему-то, медом. Окно было открыто, грохотала гроза и струи дождя летели в комнату. Странная туманная радуга мерцала за окном.
 
- Твою собаку всего лишь контузило ударом, - сказал кто-то, стоящий у постели мальчика. – Она отлежалась и прибежала домой. Понимаешь?
 
Мальчик закивал. Пусть так…
 
- Твои родители… не беспокойся. Они тоже с этим согласятся, - сказал колдун. Подошел к окну и шагнул на остатки радужного моста – выцветшие, истончившиеся. Пропали красный и оранжевый, синий и фиолетовый цвета. Но мост еще держался. Колдун устало пошел по воздуху дальше.
 
Мальчик за его спиной крепче обнял свою собаку и уснул.
 
Колдун медленно добрел до своего дома. Прошел сквозь закрытое окно. Где-то за горизонтом готовилось взойти солнце.
 
- Хитрый? – спросил Фрог. Кот сидел у магического кристалла, раскачивал его лапой. – Приготовил все напоследок? Невинная душа – ребенок, горе – умерший пес? Хитрый! А как это ты причинил горе себе?
 
Колдун посмотрел в глаза кота – и тот осекся, замолчал.
 
- Я выполнил условие, - сказал колдун. – Передашь тому, кому служишь… моя душа свободна.
 
Он лег на черные простыни и закрыл глаза. Последние капли драконьей крови выцветали в его глазах. Далеко за тучами вспыхнула желтая корона встающего Солнца.
 
- Мяу! – заорал кот возмущенно. Прыгнул на постель колдуна. – Обманул… обманул? Думаешь, обманул? Ничего личного… но, понимаешь ли… девять жизней… надо отрабатывать…
 
На мягких лапках кот подошел к лицу колдуна и улегся ему на шею. Колдун захрипел. Кот смущенно улыбнулся и протянул лапку к его рту. Из бархатных подушечек выскользнули кривые желтые когти.
 
- Ничего личного, - виновато повторил кот. – Но… девять жизней…
 
В эту секунду последние остатки радужного моста – зеленые, будто луга Радуги, вспыхнули и растаяли дымком. И одновременно, разбив стекло, в комнату кубарем вкатилась маленькая рыжая собачка – мокрая, дрожащая и очень, очень сосредоточенная.
 
- Мяу! – растерянно сказала черная тварь на шее колдуна. В следующую секунду собачьи челюсти сжались на ее шее, встряхнули – и отшвырнули прочь.
 
- Ничего личного, - сказал пес. – Но у меня одна жизнь.
 
Он вытянулся на постели и лизнул соленое от слез лицо колдуна.
 
Где-то за окном тучи на миг расступились, в глаза колдуну ударил солнечный луч. Колдун зажмурился и пальцы его что было сил вцепились в черные простыни.
 
Но свет все бил и бил колдуну в веки. Тогда он открыл глаза.
 
Пес что-то пролаял – и колдун понял, что больше не слышит в лае слов.
 
Но так как он был умный человек, то встал и пошел на кухню – варить овсяную кашу с сосисками. А маленький рыжий пес в ожидании завтрака остался лежать на теплой постели – как и положено умному псу.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Бхеда
 
 
В рукаве той руки, что дальше от сердца, бог предательства Бхеда прячет короткий кинжал, которым удобно бить друга в спину.
 
В ладони той руки, что ближе к сердцу, бог предательства Бхеда держит фальшивую золотую монету, которой платит и за зло, и за добро.
 
Рукава одежд у Бхеда длинны, ладони крепко сжаты. Никто не знает, с какой стороны грудиу бога предательства сердце.
 
И никто не знает, в какой руке – фальшивая монета, а в какой – нож.
 
 
…Ночь упала на Фрейдинг, город-в-основании-мира вместе с дождем, звоном колоколов на храмах и хлопаньем ставней и дверей. На тех улицах, где жили богатые, зажгли фонари и прогуливались люди, на те улицы, где жили бедные, нехотя вышла ночная стража. На тех улицах, где жили нищие, было темно и безлюдно, только у трактирных дверей горели факелы и стояли, закутавшись в меха, угрюмые охранники.
 
Гильнар прошел мимо охранников, кивнув левому – тот казался поживее и, похоже, был старшим в карауле. Охранник скользнул взглядом по треугольной шляпе, кожаной куртке, широкой сабле у пояса. Гильнар почти слышал, как ворочаются в голове охранника мысли. «Треугольная шляпа – итаманский моряк… кожаная куртка с медными набойками – разрешенная замена легкой кольчуги… саЗайка, прости за грубость! все-таки длинновата…»
 
- Постой, - сказал охранник. – СаЗайка, прости за грубость!.
 
Гильнар молча извлек абордажную саблю (второй охранник шевельнулся, его рука легла на рукоять боевого топора), приложил к деревянной мерке, приколоченной к дверному косяку. Охранник прищурился. СаЗайка, прости за грубость! уложилась в разрешенную длину, едва-едва, но уложилась.
 
- Иди, - кивнул охранник.
Гильнар вложил саблю в ножны, пригнулся (притолока была низкая, скорее всего – специально, чтобы в трактир было труднее ворваться или убежать) и вошел в «Снег и песок». Его поражали названия питейных заведений во Фрейдинге, казалось, трактирщики соревнуются, кто выдумает более нелепое. За две недели скитаний по огромному городу Гильнар успел побывать в «Драконе и вереске», «Прибрежном щенке», «Мокром очаге», «Трех калеках». Но лидировали, конечно, верноподданнические названия, Фрейдинг сотни лет был столицей королевства и искренне этим гордился. «Голова короля», «Рука короля», «Нога короля», «Знамя короля» и, даже, «Основание короля». Удивительно, что не было «Королевских яиц» или «Мужского достоинства короля».
 
А откуда взялся «Снег и песок»? До раскаленных песков Итамана – недели пути на корабле. До снежных равнин Доргана – недели и месяцы на резвых лошадях. Фрейдинг не знал ни песка, ни снега, даже сейчас, в середине зимы, с неба лил лишь холодный дождь, а под ногами чавкала грязь, грозившая поглотить каменные мостовые.
 
Гильнар окинул взглядом таверну. Было довольно тихо для позднего вечера. За двумя столами ссорились, но не всерьез, драки не будет. Полтаверны оккупировала компания нищих – безногие и безрукие, слепые и усыпанные язвами, весь день они попрошайничали у храмов и рынков, чтобы к вечеру, отдав гильдии ее долю, собраться на свой нищенский ужин. Не такой уж и плохой – перед каждым калекой стояла миска с горячей похлебкой и кружка пива, а старичок с обожженным, покрытым струпьями лицом отрезал ломти мяса от бараньего бока. Значит, сегодня будет спокойно. Нищие не станут буянить сами, не дадут и другим. Нет ничего страшнее, чем ввязаться в драку с толпой калек, которые не жалеют ни себя, ни других. У каждого из них припрятан нож, а костыли и палки зачастую скрывают в себе клинки. Фрейдинг – город нищих и богачей, труднее всего в нем живется обычным людям.
 
Гильнар бросил на стойку мелкую монету, румяный щекастый парень (не хозяин, слишком молод, но родственник – слишком нагл) не спрашивая налил ему пива.
 
- Мяса и еще кружку, - сказал Гильнар.
 
- Пять, - коротко ответил парень.
 
Гильнар приподнял бровь, но спорить не стал. В качестве мелкой мести выложил на стойку четыре дорганские монеты, они шли чуть дешевле местных или итаманских.
 
- Еще пять, а не всего пять, - сказал парень. – Тем более таких.
 
Гильнар добавил монету и, с кружкой в руке, стал пробираться в конец зала. Нищие шумно веселились, делясь воспоминаниями о сегодняшнем дне. Маленький слепой мальчик, у ног которого сидела здоровенная собака-поводырь, тонким голоском пел песню о своем бесприютном детстве. Его не слушали, но мальчику, похоже, было все равно – он уже допил свою кружку.
 
Дальний от стойки угол трактира был почти пуст – за большим столом сидели лишь три человека. Гильнар не удивился, он бы тоже не стал садиться рядом с такой компанией – если бы не знал всех троих.
 
Первым был дорганец. Несмотря на холод в его одежде не было ни клочка меха – то ли он презирал местную зиму, так непохожую на стужу его родины, то ли просто рисовался… а может быть и то, и другое сразу. Дорогая рубаха из багрового шелка была расстегнута, демонстрируя всем желающим оправленный в серебро алмазный клык тролля. Это был совершенно явный и неприкрытый знак – только на теле человека, убившего тролля, драгоценный алмаз не превращался в обычный уголек. Зубы тролля были поистине бесценны – и потому, что тролля нелегко убить, и потому, что их невозможно продать. Парень был молод, чуть за двадцать, но сложен так, что любой скульптор стал бы ваять с него бога. На поясе вызывающе висел огромный двуручный меч – Гильнар усмехнулся, представив, как охранники у входа смотрели на это запрещенное в трактире оружие, но не посмели сказать ни слова.
 
- Гильнар! – приветствовал его дорганец, отсалютовав кружкой. Кружка соответствовала его габаритам и явно была не первой, но на парне это никак не сказывалось. В другой руке варвар сжимал здоровенный мосёл с остатками мяса.
 
- Рехард, друг мой, - сказал Гильнар, прижимая руку к сердцу.
 
Второй человек за столом был немолод, на грани между зрелость и старостью. Он был толст, бородат и потен. Вместо пива он пил вино из изящного хрустального бокала, невесть откуда взявшегося в этой таверне. Выглядел человек как законная добыча любого встречного бандита… если бы не знак гильдии магов, затейливым вензелем светящийся на лбу человека. Свет был красный – маг огня. Можно долго спорить, какая ветвь магии сильнее – голубая вода, зеленая земля, белый воздух или красный огонь. Но смерть от огня наиболее зрелищна и поэтому кажется толпе самой мучительной.
 
- Рад новой встрече, Эглис, - пожимая волшебнику руку сказал Гильнар.
 
- Счастлив видеть тебя в добром здравии, - ответил маг.
 
Волшебники любят простые человеческие отношения, потому что на самом деле не являются ни простыми, ни людьми.

Сообщение отредактировал Just In: 23.08.2014 - 14:20


Поблагодарили 1 Пользователь:
Riddik

#10 Just In

Just In

    ~

  • Валидация
  • 1 539 сообщений
  • 895 благодарностей
  • Настроение: *

Отправлено 05.12.2014 - 06:15

В   те   времена   еще   встречалось   явление ,  называемое   в   старой   литературе   словами  " первая  любовь". Это сейчас люди втягиваются в жизнь так, что как-то незаметно минуют это мучительное и вместе с  тем  сладостное состояние. Я жил  в   ту  страшную эпоху и испытывал  первую  любовь.
 
После  того  бегства из эшелона я устроился работать на маленьком полустанке вдали от населенных пунктов. На полустанке было два домика и сарай. В сарае жили мы - рабочие. Рабочие все, кроме меня, были женщинами. Мне они казались старухами, хотя самой старшей из них не было и сорока. Я спал, разумеется, отдельно - в углу, где сваливали орудия труда. Спали на соломе, покрытой тряпьем. У меня и тряпья своего не было. Бабы одолжили мне какую-то вонючую вшивую рвань. В одном из домиков жил командовавший нами бригадир с семьей. В другом - начальник полустанка с семьей. У начальника была  старая , измученная заботами жена и пятеро детей. Старшая дочь была моего возраста. Она и стала моей  первой  любовью.
 
Не могу сказать, была она красива или нет. Для меня такой проблемы тогда вообще не было. Было чистое и неодолимое чувство, отодвигающее в сторону все прочие критерии. Это тоже было характерно для  той  эпохи. Мы сначала влюблялись, причем раз - и навсегда, и лишь потом разглядывали, в кого именно мы влюблялись. А я свою  первую  любовь даже разглядеть не успел: пришлось снова убегать.
 
Наша любовь была любовью в самом высшем и чистом смысле. Мы сидели на бревнаф или гуляли по окрестностям до рассвета, не прикасаясь друг к другу даже руками. Для меня было достаточно одного только  того , что она рядом со мной. Это - тоже черта той эпохи.
 
Мы телами обнаженными Не касалися друг друга. Даже с собственными женами Говорили: "друг", "подруга".
 
Мы говорили о будущем, но не о нашем лично, а о будущем всей страны, всего народа. Оно нам представлялось сказочно прекрасным.
Все люди будут иметь свою отдельную койку с чистыми простынями, фантазировали мы. Все будут получать трехразовое питание. Одежда будет чистая и без заплат. Каждую неделю будут показывать кинофильм... Короче говоря, мы мечтали как о сказочном богатстве о том, что потом стало будничным явлением убогой советской жизни. Поразительно, обретя некоторый минимум житейских благ, который нам казался верхом мечтаний, советские люди утратили надежды на райское будущее. 
 
Лишь много лет спустя я понял, что это есть общее правило общественной психологии: рост благополучия порождает рост недовольства своим положением и неверие в будущее общество изобилия. Именно улучшение жизни в послевоенное время убило идеологическую сказку коммунизма, а не чудовищная бедность тех лет.
 
Наша взаимная любовь казалась настолько сильной, что я решил полностью довериться своей невесте и рассказать ей о своих злоключениях. Я так и сделал. Она ничего не сказала. Мы посидели еще немного и разошлись. А утром чуть свет явились пьяный бригадир и пьяный же начальник. Они избили меня. Сунули в подпол, где хранилась зимой картошка. Начальник сообщил обо мне на ближайшую станцию. Там обещали прислать человека за мной. Но мне повезло: жена начальника выпустила меня, сунула краюху хлеба, сказала: "Беги!" Я вскочил на товарный поезд, замедливший ход, и покинул свою  первую  любовь, так и не коснувшись ее рукою. Где она теперь? Что с ней стало?
      
 
 
 
 
 
Зиновьев, «Нашей юности полет»  (отрывок)

Сообщение отредактировал Just In: 09.12.2014 - 13:59


#11 Vladik

Vladik

    толерантность

  • Гости
  • 0 сообщений
  • 213 благодарностей
  • Настроение: *

Отправлено 07.12.2014 - 16:13

гуру-вадик  "mr. добро с кулаками" наставляет людей на путь истинный:

 

 

 

 


Сообщение отредактировал Just In: 07.12.2014 - 17:24
ого я могу их менять))


#12 Just In

Just In

    ~

  • Валидация
  • 1 539 сообщений
  • 895 благодарностей
  • Настроение: *

Отправлено 07.12.2014 - 16:49

 

 

 

можешь упиваться своими страданиями в какой-нить другой теме, в цитатах например?  :D


Сообщение отредактировал Just In: 07.03.2015 - 20:39


#13 Vladik

Vladik

    толерантность

  • Гости
  • 0 сообщений
  • 213 благодарностей
  • Настроение: *

Отправлено 07.12.2014 - 17:56


Сообщение отредактировал Just In: 07.12.2014 - 18:19
мультипаспарт


#14 Just In

Just In

    ~

  • Валидация
  • 1 539 сообщений
  • 895 благодарностей
  • Настроение: *

Отправлено 09.12.2014 - 13:46

 "Во-первых, -- сказал он себе, -- не боги горшки обжигают. А во-вторых, и эти "академики" тоже люди. А люди везде и всегда люди. А образованные люди ничем не лучше малограмотных. А то и похуже. Главное, Егоров, спокойствие. Никакой паники. Никакой спешки. Сначала приглядись к людям, дай им обжиться, привык-нуть. Пусть почувствуют, что такое суровая воинская служба. Пусть снимут розовые очки. И тогда..."
 

 

 

 

Когда призывников грузили в эшелон в Москве, было еще тепло. Никто из них не знал, где им придется слу-жить и какой предстоит путь. И все явились одетые по-летнему. Впрочем, в то время для большинства молодых людей не было особой разницы в сезонной одежде. Так что, если бы их заранее предупредили о том, что им предстоит, лишь немногие смогли бы оказаться благора-зумными. Пока эшелон медленно тащился по необъят-ным просторам Заволжья и Сибири, наступила суровая зима. Призывники основательно намерзлись еще в ваго-наф. И наголодались тоже. Потом их тридцать километ-ров гнали пешком от городка до расположения дивизии. Многие поморозили ноги, руки, носы, щеки. На время карантина ребят поселили в здании клуба. Спали они на соломе, без одеял, одетые. В клубе было холодно, а на улице -- мороз. И две недели ребята не высовывали носа на улицу, выбегая лишь в нужник неподалеку от клуба. Ночью же они оправлялись где попало, вызывая гнев у старшин и старослужащих солдат. Когда, в конце концов, им выдали обмундирование и построили перед клубом на улице, никаких следов интеллигентности и культуры в их лицах и фигурах не осталось. Это были сине-фиолетовые, худые, согнутые в дугу доходяги с выступающими скула-ми, с горящими от голода и испуга глазами. Увидев это жуткое зрелище, Егоров окончательно уверовал в свой успех.   этими хлюпиками и слизняками вообще ника-ких хлопот не будет! Из них можно веревки вить!  

 

 

 

  Но он ошибся. Это была первая ошибка в его чекист-ской карьере: он не принял во внимание преимущества интеллекта, который лишь затаился за внешним убоже-ством, но не угас. Через неделю молодость и нормальный армейский ре-жим взяли свое. Ребята отошли. Повеселели. Стали не-много походить на бойцов Красной Армии. Но это были уже не те бойцы, к каким привыкли командиры, полит-руки и особняки.  

 

 

 

 

 

 

И что поразительнее всего, у Егорова не было недостат-ка в осведомителях. Скорее их был избыток. В первые же дни после прибытия "академиков" к нему в отдел заявил-ся молодой боец, стройный, с тонким, одухотворенным лицом, большими умными глазами. Спросив разрешения войти, он представился: боец такой-то роты такой-то. Его-ров про себя сразу же дал ему кличку Интеллигент, впер-вые нарушив верность русской истории. Интеллигент доложил, что он в школе и в институте был осведомителем, что его кличка -- Интеллигент (это совпадение ошеломи-ло Егорова), что в Москве ему было приказано доложить-ся по прибытии в полк. Через пару часов заявился другой боец и доложил, что он был осведомителем в техникуме, что ему было приказано... К концу дня пришел еще один. В течение недели пятнадцать бойцов с умными и одухот-воренными лицами доложили о своем сотрудничестве с органами и готовности продолжать его на новом месте. Егоров был в полной растерянности. Если эта орава ин-теллигентных стукачей начнет работать, у роты не оста-нется времени и сил на боевую и политическую подго-товку, а ему круглые сутки придется изучать длинные заумные доносы с непонятными терминами. Нет, так не пойдет. Придется пока этих "интеллигентов" законсерви-ровать и самому выбрать пару надежных общеротных ос-ведомителей и по два на каждый взвод. Но выполнить свое намерение Егоров не успел: слу-чилось чепе с хлеборезкой. 


Сообщение отредактировал Just In: 09.12.2014 - 13:59


#15 Just In

Just In

    ~

  • Валидация
  • 1 539 сообщений
  • 895 благодарностей
  • Настроение: *

Отправлено 07.03.2015 - 20:33

В нас иногда сверкает такое, что далеко превосходит наш быт и судьбу. Мы при всем желании не можем запихнуть это в свой дневничок или в социальные медиа, поскольку не знаем, как это выразить и сфотографировать. Каждый, наверно, помнит какое-нибудь удивительное переживание, какое-нибудь редкое и красивое состояние ума и души, которое хотелось разделить с кем-то, способным нас понять. Мы как бы зовем к себе в гости ангелов, говоря им: «Глядите, глядите в меня – разве это не прекрасно?»
 
И ангелы приходят. А мы, обмирая, догадываемся, что кто-то высокий, намного выше нас, видит и чувствует то же самое, что и мы – словно бы спускаясь на балкон нашей души разделить наш восторг.
 
У нас много всяких функций в мире. Одна из них – быть наблюдательной площадкой для высших существ. Мы бессознательно призываем их, когда чувствуем, что происходящее того стоит – это как бы вмонтированный в нас маячок, который включается автоматически. А когда нам кажется, что наша жизнь зашла в тупик и нам не хватает нового и яркого, каких-то путешествий, приключений и так далее – это просто указание, что из нас открывается не особо интересный вид и нужно улучшать сервис.
 
Фейсбук и инстаграм, по сути, есть упрощение и профанация того, о чем я говорю: вывесить фотографию своего котега, расшэрить со стадом овечек свое ми-ми-ми… Это как если бы кукла стала играть в куклы, а солдат – в войну. Мы сами и есть инстаграм и фейсбук, мы заповедные рощи, темные аллеи, треки и скоростные спуски – измерения, куда путешествуют высшие и непостижимые для нас сущности.
Кто они?
 
Я не знаю, откуда они приходят и уходят. Я никогда их не видел (за одним исключением, о котором расскажу). Скорей всего, у них вообще нет никакой постоянной собственной формы. Но я знаю, как они используют наш опыт.
Представьте себе калейдоскопического человека, своего рода виртуального франкенштейна: у него нет собственного тела, но он как бы берет тела напрокат у людей, когда с теми происходит что-то интересное. Он встречает рассвет в Азии – и на несколько минут он пловец, плывущий прямо в розовый круг восхода. Потом он переносится в китайские горы – и еще на пять минут он старик, собирающий лекарственные травы… Следующие пять минут он проводит в Южной Америке возле лесного костра, в теле принявшего ая за что на свете, уважаемыеску индейца, а вслед за этим переносится в Нью-Йорк, чтобы ощутить эндорфиновый восторг, заливающий брокера, успевшего сбросить акции за десять минут до биржевого краха. Затем он едет по пустыне на верблюде, сжимая автомат и косясь в ослепительное небо – а потом смотрит на бывшего себя через объективы парящего в небе дрона… И так без конца.
Это тоже своего рода искусство, высокая и сложная, но отчасти доступная нашему разумению его форма. Она кажется мне чем-то средним между кино, икзабавной и музыкой.
 
Неведомые существа составляют как бы букеты из разных жизней, которые сочетаются друг с другом по законами, похожим на наши музыкальные правила. Три индейца на ая за что на свете, уважаемыеске – минорный аккорд, пилот дрона – контрапункт к едущему по пустыне арабу-шахиду, и так далее. Было бы похоже на киномонтаж, но разница в том, что все сознания, сплетенные таким образом в икзабавну, переживаются в сочетании друг с другом (как это происходит с букетом цветов, на который мы глядим), и вопрос, заданный в одном уме, сразу соотносится с мерцающим в другом сознании ответом – хотя сами вопрос и ответ ничего не знают друг о друге.
Такое соединение невозможного открывает созвучия и смыслы, не видимые, конечно, никому из людей.
 
Но это искусство далеко превосходит нашу способность постижения – и его можно в полном смысле назвать сверхчеловеческим, даже когда в его основе лежит простой человеческий опыт.

Сообщение отредактировал Just In: 07.03.2015 - 20:34


#16 Just In

Just In

    ~

  • Валидация
  • 1 539 сообщений
  • 895 благодарностей
  • Настроение: *

Отправлено 03.04.2016 - 20:47

Я хочу рассказать о человеке и его мечте. Это был обыкновенный человек, живущий на планете Земля.

И мечта у него была обыкновенная, простая, другой бы и за мечту её не посчитал… уютный домик, маленькая машина, любимая жена и славные детишки.

Человек умел не только мечтать, но и работать. Он построил свой дом, и дом даже получился не слишком маленьким. Встретил девушку, которую полюбил, и она полюбила его. Человек купил машину – чтобы можно было ездить в путешествия и быстрее возвращаться домой.

Он даже купил ещё одну машину – для жены, чтобы та не слишком скучала без него. У них родились дети: не один, не двое, а четверо прекрасных, умных детей, которые любили родителей. И вот, когда мечта человека исполнилась, ему вдруг стало одиноко.

Его любила жена, его обожали дети, в доме было уютно, и все дороги мира были открыты перед ним. Но чего-то не хватало.

И однажды, тёмной осенней ночью, когда холодный ветер срывал последние листья с деревьев, человек вышел на балкон своего дома и посмотрел окрест.

Он искал свою мечту, без которой стало так тяжело жить.

Но мечта о доме превратилась в кирпичные стены и перестала быть мечтой.

Все дороги лежали перед ним, и машина стала лишь сваренными вместе кусками крашеного железа.

Даже женщина, спавшая в его постели, была обычной женщиной, а не мечтой о любви.

Даже дети, которых он любил, стали обычными детьми, а не мечтой о детях.

И человек подумал, что было бы очень хорошо выйти из своего прекрасного дома, пнуть в крыло роскошную машину, помахать рукой жене, поцеловать детей и уйти навсегда…

Он спустился в спальню, лёг рядом с женой и уснул.

Не сразу, но всё-таки уснул. И старался больше не выходить из дома, когда осенний ветер играет с опавшей листвой.


Сообщение отредактировал Just In: 03.04.2016 - 20:49





1 человек просматривают этот форум

0 пользователей, 1 гостей, 0 скрытых пользователей